0 
0 Загадки первого льда
Фото: Яншевского Андрея.
Впервые на подледную рыбалку я попал еще мальчишкой-школьником. И наставником-поводырем в этом святом деле стал для меня Василий Петрович Тюрин – наш сосед по дому, скромный московский рабочий, однако одержимый благородной страстью – страстью к рыбной ловле…
В то время Москва-река во всем своем течении была еще вполне приличным водоемом, и наши городские рыболовы успешно полавливали тогда в черте города самую разную рыбу. Таким вот истинно московским рыболовом, знавшим все премудрости москворецкой ловли, и был наш сосед Василий Петрович.
Именно от него узнал я о ловле в проводку язя на пареный горох около моста окружной железной дороги, в районе тогдашнего еврейского кладбища (сейчас это район станции метро «Кутузовская»). Для этой цели у Василия Петровича возле железнодорожного моста и хранилась небольшая лодочка-плоскодонка…
А по осени, когда в Химки по каналу Москва-Волга приводили плоты леса, Василий Петрович именно там, с этих плотов, причаленных к берегу, успешно налавливал на зимнюю удочку крупную плотву и неплохих подлещиков.
Ну, а по зиме, вооружившись пешней, прокладывал уже зимние тропы-дорожки к своему рыболовному успеху… Вот так однажды по зиме и удалось мне увязаться за нашим соседом-рыболовом на москворецкий лед. Правда, на подледную рыбалку мы отправились уже подальше, за черту города, в Рублево, под знаменитые в то время «провода», где обычно и ловили со льда приличных подлещиков.
«Под проводами» – так именовался в то время большой речной залив, над которым нависали провода высоковольтовой линии электропередачи. Здесь, «под проводами», на Москве-реке в выходные дни собиралась обычно не худшая часть московских рыболовов-любителей, и, конечно, на их фоне мое спортивное вооружение выглядело не очень убедительно…
Вместо рыболовного ящика – обычное оцинкованное ведро, с которым положено ходить к колонке за водой, в роли рыболовного черпачка старая мамина шумовка. И только удочка-кобылка, как казалось мне тогда, не должна была вызвать ни у кого сомнения, что они все-таки имеют дело пусть и с малолетним, пусть, как сейчас говорят, с не совсем экипированным, но все-таки с рыболовом, стремящимся в конце концов к вершинам заветной рыболовной славы.
Удочка-кобылка в то время и была, пожалуй, тем самым волшебным колобком, который все время манил и манил меня за собой туда, где в ледяной лунке, заполненной чуть голубоватой водой, будет чутко ждать осторожной поклевки небольшой зеленый поплавок с белой шапочкой и красным пятнышком на самой макушке.
Такой поплавок, предназначенный специально для подледной ловли, у меня уже был припасен. Были припасены для такой цели и леска, и крючки, и грузило. Оставалась только удочка-кобылка…
Какой замечательной была эта кобылка на рисунках в моих рыболовных книгах, доставшихся мне от деда. Что-то было в этой снасти особенное, необыкновенное. Что именно, я не знаю до сих пор, но до сих пор эту самую удочку-кобылку считаю самой замечательной своей зимней снастью.
Итак, желанную снасть я, в конце концов, устроил. Саму кобылку вырезал из толстой доски, а вместо короткого можжевелового хлыстика, как рекомендовалось в моих рыболовных книгах, приспособил тонкую бамбуковую полоску. Но эта полоска, добытая из старой лыжной палки, показалась мне почему-то слабоватой, и для надежности я усилил ее стальной пружинкой. Эту пружинку и бамбуковую полоску я аккуратно обмотал крепкой ниткой, а затем вместе с самой кобылкой покрасил зеленой краской, которая только и оказалась под рукой.
Все самые уловистые места «под проводами» мой наставник, Василий Петрович, конечно, знал, и мы остановились тогда именно там, где и должен был брать желанный подлещик. Своей собственной пешни у меня в то время еще не было, и Василий Петрович, как и положено хорошему учителю, прежде всего пристроил к делу своего ученика: он прорубил мне лунку, проследил, как я ее очищу, убедился, что в лунке нет никаких острых выступов, которые могли бы помешать моей рыбной ловле, и только затем стал готовить лунки для себя.
Ожидать подлещиков «под проводами» мы начали еще в сумерках зимнего дня, то есть, судя по существующим здесь порядкам, мы никак не опоздали к утреннему клеву…
Вот-вот зеленый с белой шапочкой и красным пятнышком на самой макушке поплавок, чуть притопленный грузиком в лунке, оживет и известит меня, что рыба уже подошла, заметила насадку и теперь вот-вот станет пробовать ее на вкус… Здесь надо было выждать, когда поплавок то ли начнет подниматься вверх, то ли станет быстро тонуть. И только тут последует подсечка… Вот-вот… Но ничего похожего в то утро у меня так и не случилось…
Начиная понимать, что большого счастья в этот раз мне так и не дождаться, я стал подглядывать за своим Василием Петровичем. Но и у него, увы, ничего выдающегося пока не происходило. В конце концов мой наставник принялся сматывать свою снасть и тоже самое посоветовал сделать и мне.
Моя зеленая кобылка, черпачок-шумовка в ведре, и я снова следом за Василием Петровичем бреду по льду Москвы-реки. Мы бредем обратно, в сторону автобусной остановки, добираемся до обрывистого берега и тут, на самой, видимо стремнине, Василий Петрович снова прорубает во льду две лунки: одну для меня, другую для себя. И мы усаживаемся теперь уже на москворецкого ерша…
И ерш не заставляет себя ждать. Он берет верно, жадно, тут же утаскивает в воду легкий поплавочек… Один, второй, третий, десятый… Схваченные морозцем седоватые ерши веером окружают мою лунку…
Я забываю все на свете. И только лунка-оконце во льду, крошечный кружочек живой воды и там, в воде, чуть притопленный мой зеленый поплавочек с белой шапочкой и красным пятнышком на самой макушке.
Мой первый успех на подледной рыбалке, кажется, растрогал моих домашних, и отец тут же пообещал подарить мне пешню.
И вскоре с легкой пешней, выполненной кем-то из знакомых моего отца, со своей чудесной кобылкой, но уже с ящиком-самоделкой, а не с ведром, с рыболовным черпачком, а не со старой маминой шумовкой, я уверенно промышлял на льду Москвы-реки… А там прознал дорогу и на Сенеж, где старался разыскать знаменитых сенежских ершей-гигантов. Словом, стал я почти заправским рыболовом-подледником, и все было бы хорошо, если бы не одно «но»…
Я успешно ловил рыбу и посреди зимы, и по последнему весеннему льду, но вот все никак не получалось у меня свидеться с только что укрывшим воду зеркалом-гладью первым льдом. Не выходило, не получалось – и все тут…
Но, наконец, случилось – я один посреди тайги, в деревушке, оставленной недавно ее коренными жителями, в моем хозяйстве десятка полтора больших и малых лесных озер, все эти озера я уже обошел, познакомился с ними и вот теперь вместе с таежной водой жду прихода зимы и самого первого льда на моих озерах…
Здесь надо пояснить, что тогдашнее мое пребывание в тайге, конечно, имело определенные творческие цели – я только-только серьезно занялся литературой, но так уж устроено было у нас в то время, что твои планы-задумки, пока никак не материализованные до конца, никто не обязан был серьезно принимать во внимание, и чтобы хоть как-то не вступать в противоречия с законом, я официально занимался тогда лесными промыслами: охотился и ловил рыбу…
Промысловая охота должна была начаться с середины октября, а до этого я добывал рыбу, сушил ее в русской печи, как сушат белые грибы, и вот такую сухую рыбу, сущик (высушенную, разумеется, без соли), по мере ее накопления я выносил за плечами из леса и реализовывал по установленным в то время ценам.
Добывать рыбы можно было и побольше и тогда для транспортировки добытого к покупателю обычным рюкзаком уже не обойтись, но я не стремился тут к особым богатствам, а потому и промышлял на своих озерах не сетями, а обычной крючковой снастью: теми же жерлицами, спиннингом, дорожкой, удочками и мормышкой.
С помощью мормышки я добывал по большей части так называемых живцов, которые и шли на жерлицы, а еще на небольшой перемет, который здесь почему-то называли подпуском, хотя подпуском, в моем представлении, считалась несколько иная снасть, да к тому же еще применяемая преимущественно на течении. Мой же перемет стоял в озере, на берегу которого я жил в небольшом ладном домике. Перемет я проверял рано утром, снимал пойманную рыбу, затем добывал живцов и проверял перемет еще раз, уже во второй половине дня, подсаживая пойманных живцов вместо отсутствующих…
Признаюсь, что добыча рыбы тем же переметом особенно не радовала меня, хотя подобный промысел и позволял мне сделать для себя какие-то полезные открытия по части поведения разных рыб в наших северных озерах. Но что делать, если надо было сначала зарабатывать на хлеб, а только потом браться за создание «бессмертных произведений»…
Словом, с помощью самой разной крючковой снасти я мог более-менее точно наблюдать за состоянием принадлежащих мне водоемов. И эти наблюдения вроде бы подсказывали мне, что здесь по первому льду уж я отведу наконец душу, вооружившись лишь мормышкой да еще снастью для отвесного блеснения. По крайней мере с приближением холодов тот же самый окунек никак не снижал своей активности и отлично ловился и на мормышку, и на зимнюю блесенку… И теперь оставалось только дождаться зимы и морозов.
Скоро ли придет зима?.. Я старался угадывать приближение холодов по тем же птицам… Гуси в ту осень прошли на юг, как и положено, сразу после первого крепкого ночного мороза… На березах еще оставался желтый-желтый осенний лист, над желтым тихим огнем сентябрьских берез голубое-голубое небо, сразу похолодевшее после ночного мороза, и в этом небе почти над самыми березами клин за клином, лента за лентой идут с севера на юг гуси…
Гуси ушли, но на озере все еще крутились стайки серых и черных уток – это тоже северные гости. Одни стайки вроде бы летели дальше, на их месте появлялись новые… Так продолжалось почти до середины октября, до новых ночных морозов, которые сразу попытались прикрыть берега озер ледяной коркой. Но этот первый ледок не удержался под ветром. Еще один ночной мороз, новые полоски льда у берега, на этот раз пошире, покрепче – и почти тут же исчезли мои гости-утки, а вместо них на озере появились лебеди, большая стая грациозных белоснежных птиц…
Но не все птицы в стае были чисто белыми. Даже за морозной дымкой, что поднималась над остывающей водой, можно было хорошо видеть, что рядом со взрослыми белыми-белыми птицами были и вчерашние молодые птицы, еще не успевшие до конца сменить свой серый птенцовый наряд на взрослые одежды…
Мороз то отступал от озера, то снова наступал на воду, и все это время лебеди оставались у меня в гостях. Скорей всего, они и задерживались здесь из-за своих еще недостаточно окрепших птенцов… А если вдруг очень крепкий мороз? Что тогда? Не погубит ли он птиц?.. Но лебеди словно знали, что пока погода на их стороне, и никуда дальше не спешили…
Продолжение следует…
